Охота на фазанов в Прикаспийских степях

Памяти друга, охотника и учителя 
В. В. Ермакова

В конце ноября 193... года несколько охотников, соблазненных рассказами об изобилии фазанов на землях колхоза «Серединского хутора», находящегося в глинистых степях и камышах, недалеко от Каспийского моря, выбралось на охоту.

Нас было четверо. Первый - Всеволод Васильевич, пожилой уже человек, но всегда готовый ехать на «обещающую» охоту в любое место и в любое время, обладатель прекрасно натасканной чутьистой собаки, сына знаменитого Камбиза - кофейно-пегого пойнтера Стопа.

Вторым членом нашей компании был Жора - молодой человек, инициатор предстоящей охоты, получивший от кого-то из своих друзей сведения, что «фазанов у Серединского хутора, как в курятнике». Прекрасный стрелок, неутомимый в ходьбе, он обладал жадностью к дичи и всегда был обуреванием желанием всех обстрелять. Его сеттер блюбельтон Мика, незадолго перед этим купленный им в Москве, получил диплом на полевых испытаниях. Предстоящая охота была первым его испытанием на Кавказе.

Третьим едет Алеша, совсем неопытный и начинающий охотник. Алеша едет без собаки и договаривается с остальными членами нашей группы ходить вместе.

Четвертый - автор очерка, уже немолодой охотник, от имени которого и будет вестись повествование.

У меня беспородный, но отлично работающий старый пес, желто-пегий английский сеттер Пан, понимающий охоту и дичь в совершенстве. Пан всегда мрачен и угрюм. На высоком лбу собаки поперечные морщины, придающие ей еще более серьезный вид. Дома пес никогда не ласкается и не прыгает около меня, как это в обычае у большинства охотничьих собак, он всегда независим и самостоятелен. Глядя на манеру его поиска, я всегда знаю заранее, какую дичь чует пес. Чутье у него превосходное. Он осторожен и редко срывает птицу. С Паном почти невозможно потерять раненую дичь, так как он всегда разыщет и принесет подранка из самой густой чащи, из самых непролазных камышей... За сорок лет охот у меня перебывало много собак, но лучше, умнее и добычливее Пана, я не имел ни одной.

Выезжаем мы из Владикавказа с вечерним поездом, и после двух мучительных пересадок, добираемся до станции Каргинской, где нас ожидает предусмотрительно заказанная пароконная бричка.

Погрузив на бричку наше снаряжение, теплые вещи и продовольствие, мы, через полчаса после высадки из вагона, быстро катим по хорошей проселочной дороге к Серединскому хутору.

Наш подводчик, каргинский казак, рассказывает нам об обилии фазанов «у Середы» и о том, что сейчас идет массовый осенний пролет уток. Наши охотничьи сердца начинают учащенно биться, и дорога кажется нам длинной.

Мы едем по открытой полынной степи, на некоторых участках покрытой небольшими площадками пожелтевших тростников, группами кустов лоховника и густыми зарослями терновников и гребенчуков. Мика и Пан спокойно сидят вместе с нами в бричке. Всеволод Васильевич спустил своего Стопа и постоянно сдерживает его возгласами: «Стопик назад», «Столик направо», «Стопик налево», «Стопик фью, фью». Стоп бегает «челноком» метрах в тридцати впереди брички, несколько в стороне от дороги, своим характерным пойнтериным карьером, очень мало обращая внимания на возгласы своего хозяина, которого, как мне кажется, умный пес иногда презирает за излишнюю хлопотливость и крикливость.

Серая куропатка

На небольшой поляне, зеленеющей отавой скошенной травы, перед небольшим терновым кустиком, Стоп, на полном карьере, останавливается, поднимает морду вверх и, вытянувшись в струну, идет вперед. Не доходя до куста 15-20 шагов, пес замирает в классической позе на стойке, подняв переднюю левую лапу.

Всеволод Васильевич и Жора одновременно соскакивают с брички и, торопливо на ходу, засовывая патроны в ружья, бегут к Стопу.

Мы с Алешей наблюдаем.

После команды Стоп бросается в куст, и оттуда со звонким «чиргиканьем» вылетает выводок серых куропаток. Наши охотники одновременно стреляют дуплетами, и мы виним, как две куропатки комочками валится на отаву. Стоп, а следом за ним и соскочившие с брички наши собаки бегут к убитым куропаткам, и Стоп с торжеством несет одну из убитых птиц своему хозяину.

Однако вопрос не так прост, как он может казаться. Жора категорически заявляет, что эта куропатка убита им, что он стрелял именно в эту птицу и видел, что упала только одна куропатка. Всеволод Васильевич горячо протестует, справедливо заявляя, что по охотничьим правилам Жора не имел даже права стрелять, так как дичь найдена не его собакой.

Мы с Алешей не вмешиваемся в спор, слушаем обоих охотников, улыбаясь в душе. К счастью, инцидент быстро разрешается к обоюдному удовольствию спорящих сторон, так как подоспевший Пан нашел вторую убитую куропатку и принес ее мне прямо на бричку. Птицы делятся между стрелками, и мы едем дальше.

От Каргинской до Серединского колхоза километров тридцать, и мы подъезжаем к нему уже в полной темноте. Останавливаемся в одном из домов хутора - у председателя колхоза. Хозяева весьма радушно нас встречают и кормят сытным ужином с обильным добавлением сладкого кизлярского вина. Председатель подтверждает сведения об огромном количестве фазанов у хутора, которые, по его словам, часто заходят даже на усадьбы. Наговорившись вдоволь, обуреваемые радостными надеждами на завтрашнюю охоту, укладываемся спать, но долго не можем уснуть, ворочаясь на бесчисленных перинах и подушках, разложенных нашими хозяевами горой на деревянных нарах «кунацкой».

Рано утром, напившись горячего чая с молоком, выходим за хутор и разбредаемся в разные стороны.

В большом приусадебном огороде наших хозяев Пан потянул к густым конопляникам, временами, как-то нерешительно оглядываясь на меня. Мое изумление было не меньшим, чем у моей собаки, когда из конопляника с шумом и громкими гортанными криками выскочили 8-10 павлинов, побежавших, взлетая на короткое время в воздух, к дому. Конечно, ни я, ни Пан не могли предполагать, что у Кизляра мы найдем дичь Индии или Цейлона...

Выйдя из усадьбы, осматриваю местность, в которой раньше мне бывать не приходилось. Действительно, места «самые фазаньи». Немногочисленные постройки колхоза окружены огородами, фруктовыми судами и виноградниками, подальше - посевы пшеницы, картофельные и кукурузные поля, подсолнечники и конопляники. Между полями кусты тернов и лоха, занимающие большие площади. Всюду текут небольшие ручьи; берега их поросли тростниками, густо переплетенными стелющимися побегами ежевики. У Прорвы - старый пойменный лес из осокорей, вязов и корявых ветел, много мочажин и небольших болот... Чудесное осеннее утро. Ночью был небольшой мороз, посеребривший инеем верхушки травинок, тонкие ветви кустарников и метелки тростников, но сейчас уже потеплело и на освещенных солнцем лужайках блестят крупные капельки росы. Деревья не сбросили еще полностью своей листвы и разукрасились в желтые, красные, оранжевые и бурые тона осени. В воздухе, высоко надо мной, изредка пролетают косяки уток, направляющихся к Каспию; в небесной синеве парит пара огромных орланов, сверкающих ослепительно белыми хвостами; откуда-то издалека доносится звонкий, отрывистый крик стаи казарок...

Я направляюсь к берегу одного из ручьев и иду вдоль него. Со стороны, куда ушли товарищи, начинают раздаваться частые выстрелы.

Солнце совсем поднялось, и его лучи начинают освещать полянки и верхушки тростников. Тусклые краски рассвета делаются сразу яркими. Выйдя на одну из излучин ручья, замечаю шагах в 200 вперед от себя на скошенной светло-зеленой низкой траве небольшой мочажинки, упирающейся в густые кусты лоховников и камышей, спокойно пасущихся трех фазанов - пару кур и петуха. Петух изумительно красив и, освещаемый косыми лучами утреннего солнца, кажется золотисто-красным.

Фазаны, заметив меня, пригнувшись, вытянув шеи и длинные хвосты параллельно земле, быстро бегут и скрываются в тростниках.

Взлет фазана

Бежавший впереди меня и не видавший птиц Пан, потянув носом воздух, решительно повел в тростники и, на минуту остановившись на стойке, снова пошел уже быстрее за убегающей от него дичью. Спешу к собаке. Впереди меня с треском, шумом и звонким коргоканьем, распустив свой длинный хвост, перпендикулярно вверх и блестя в лучах солнца ярким оперением, вылетает петух фазана. Торопливо стреляю и, несмотря на близость расстояния, делаю два отчаянных промаха. С грустью смотрю в след улетающему петуху и курам, поднявшимся за ним. Пан оборачивается и с укоризной смотрит на меня. Шагов через 100 снова мертвая стойка собаки, и из густых тростников веером поднимаются сразу три курицы-фазанки. Дуплетирую по ним, и одна из птиц падает в тростники. Пан приносит ее мне. По течению ручья за какие-нибудь 30-40 минут я выгоняю с десяток фазанок, и три из них попадают ко мне в сумку.

Стрельба моих товарищей идет, пожалуй, более оживленно, чем моя.

Вылеты одних кур мне начинают не нравиться. Хочется убить красивого петуха. Оставляю этот ручей, являющийся очевидно каким-то «женским общежитием», и перехожу в другое место.

Налево от меня старый, заброшенный виноградник; культурные лозы в винограднике заглушены молодыми кустами лоха, густым тростником, терновником, и вся почва покрыта густой ежевикой. Я попадаю в какой-то фазанарий!

Фазаны начинают вылетать буквально через каждые 100 шагов. Когда Пан бежит, чтобы принести добычу, из-под его ног вылетают все новые и новые птицы. Стараюсь стрелять только по петухам, пропуская самок. Неимоверно большое количество дичи начинает горячить и меня и собаку. Стреляю почти не целясь. Пан носится как угорелый, не имея возможности делать никаких стоек (да и мыслимы ли стойки при таком количестве дичи). Пес растерянными глазами провожает поднимающихся птиц, с изумлением оглядываясь на меня (на участке площадью примерно в- 2-3 гектара я поднял не менее 70-80 фазанов за полчаса ходьбы).

Осмыслив происходящее, решаю взять себя в руки и немного успокоиться. Присаживаюсь под куст лоховника, подзываю собаку и укладываю ее минут на 15 около себя. Отдохнув (не от усталости, а от охотничьей горячки), потихоньку иду вперед. Фазаны продолжают подниматься, но моя стрельба делается более удачной. Через полтора-два часа после выхода из дома обнаруживаю, что патронташи почти опустели. Приходится идти на хутор, к тому же и сумка с убитыми птицами становится весьма тяжелой. Через полчаса я уже дома. В комнате нахожу вернувшихся Жору и Алешу. Вскоре возвратился и Всеволод Васильевич. У товарищей результат утренней охоты примерно таков же, как и у меня, и мы имеем уже около шестидесяти убитых фазанов. Даже Алеша, в первый раз в жизни охотившийся на эту чудесную дичь, убил трех.

Признаться, мы все немного ошеломлены, так как никак не рассчитывали встретить здесь такого количества птиц, превосходящего все наши, даже самые неумеренные, ожидания. Договариваемся, что фазанов мы будем стрелять «в общую сумку», т. е. вся убитая дичь по окончании охоты будет разделена между всеми нами поровну.

Несмотря на то, что охота продолжалась всего два-два с половиной часа, наши собаки сильно устали и, свернувшись калачиками по теплым углам комнаты, спят, вздрагивая во сне. Оно и понятно, - ни одна из охот не является для собак такой трудной, как охота на фазанов. Необходимость выгонять бегущую дичь, преследуя ее по густым зарослям тростников, по совершенно непролазным чащам колючих терновников и лоховников, через стелющиеся и перепутанные между собою плети колючей ежевики, совершенно изматывает собаку.

Орлан-белохвост

Особенно устал Мика. Нежный пес, недавно приведенный из Москвы, попал на охоту, не имеющую ничего общего с охотой Подмосковья, где ему приходилось искать по открытым моховым болотам жирных дупелей, да по чистым лесным порубкам тетеревиные выводки.

Бедный пес исцарапал себе всю морду о колючки тернов и ежевики, пышное «перо» (По русской охотничьей терминологии хвосты охотничьих собак называются: у пойнтера - «прут», у сеттера - «перо».) кровоточит; волнистая холеная шерсть породистого сеттера представляет собой какой-то колтун из запутавшихся в ней головок репейников и колючих семян других растении. Мика хромает сразу на две лапы. Жора печально повествует нам, что его Мика «работать» при здешних условиях не может, что, пытаясь с утра лазать по чаще, он очень скоро отказался от этого удовольствия и предпочел обходить стороной колючие кустарники, чистя «шпоры» хозяина.

Пробыв дома не более часа, снова выходим на охоту. Жора оставляет обессилевшего Мику дома, и мы теперь идем втроем, рассчитывая на неутомимость моего старого Пана. Условливаемся из-под стоек собаки стрелять по очереди, и что при первой стойке стреляю я.

Долго ничего не находим. Но вот на стерне пшеницы, окруженной кустами лоховника, Пан делает стойку. Помня уговор, тихо подхожу к спокойно стоящей собаке и командую ей идти вперед. Из низкой жнитвы вылетает фазанка, я поднимаю ружье, но, прежде чем я успеваю прицелиться, раздается выстрел Жоры, и курица комком падает в траву. Решаю «проучить» чересчур горячего охотника. Как ни в чем не бывало принимаю птицу от Пана и кладу ее, к общему удивлению, к себе в сумку. На удивленный вопрос Жоры отвечаю, что я стрелял тоже, что, очевидно, оба наши выстрела слились в один, а так как стрелять первым должен был я, то фазанка принадлежит мне. Жора удовлетворен, но Алеша через некоторое время шепотом говорит мне, что я не стрелял (он это видел), а курицу убил Жора. Объясняю, также шепотом, молодому охотнику смысл моего поступка и правила «охотничьей этики».

Местность, по которой мы идем, несколько отличается от, ближайших окрестностей колхоза - возделанные участки сменились большими площадями тростников, терновников и мочажин с густой высокой осокой.

Из куста терновника, к которому мы направляемся, выскакивает здоровенный заяц и бежит шагах в 40 от Алеши. Алеша стреляет. Заяц, круто изменив направление, бежит мимо Жоры. После выстрела последнего заяц кувырком катится по траве.

С плохо скрываемым торжеством Жора подвязывает зайца на ремешки ягдташа. Он не реагирует на наши замечания о том, что убить зайца просто, но носить тяжеленного зверя на себе целый день по кустам и кочкам - удовольствие ниже среднего, особенно, если заяц предназначается для «общей сумки».

Опять долго ничего нет. Выходим на небольшой участок конопляников среди сплошных кустов лоховников. Пан, бежавший впереди нас начинает тянуть, и из-под него, не дождавшись стойки, ракетами вверх поднимаются одновременно три петуха. Наши выстрелы сливаются в общие залпы. Все три фазана, видимо, легко ранены. Птицы с перебитыми крыльями падают в камыши и сразу разбегаются в разные стороны. Товарищи обескуражены риском потерять сразу трех птиц, но я, зная способности моего испытанного старого умного пса, совершенно спокоен. Останавливаемся у места падения петухов, где валяется несколько красных перьев. Пан, посланный по следу убежавших фазанов, с промежутками в 10-15 минут приносит нам всех трех птиц. Жора и Алеша не находят хвалебных слов для характеристики моего «беспородного кунделя», как любит величать Пана В. В. только из зависти.

Продолжая охоту, отделяемся от хутора на 4-5 километров и, убив по дороге восемь фазанов, выходим в степь, по которой тянутся убранные массивы колхозных полей. Сжатые участки пшеницы чередуются здесь с посевами подсолнечников и густыми коноплями. Все поле заросло высоким бурьяном и ежевикой, кое-где островки низких терновников.

Пан, выбежав на небольшой пригорок, причуивает и решительно, небольшими шагами начинает тянуть, не меняя взятого раз направления. Спешим к собаке. Я предупреждаю товарищей, что, очевидно, сейчас вылетят куропатки.

Пан, делая короткие стойки, при нашем приближении к нему снова идет вперед, как по нитке. Безусловно это гурт куропаток, бегущий перед собакой. Проходим шагов 80-90. У группы низких камышей Пан замирает. Подходим, окружаем собаку, и из камышей вылетает большой выводок птиц. После шести выстрелов три куропатки падают, а остальные, отлетев метров на 150, садятся в подсолнечники. Так как «сумка общая», то даже Жора не спорит, кто из нас убил птиц. Направляемся к пересевшим куропаткам. После первого выводка находим второй, третий и так увлекаемся поисками, что не замечаем времени и спохватываемся, что надо идти в колхоз, когда уже третий час дня Повесив ружья на плечи, по проселочной дороге идем к дому Жора, которому тяжелый заяц оттягивает плечи, делается неразговорчивым.

Пройдя километра три, я начинаю замечать какое-то тяготение Жоры в сторону от колхоза и стремление к виднеющемуся на берегу Прорвы лесу. На мое замечание, что он идет не туда, куда нужно, Жора заявляет, что ошибаюсь я, а не он, и что наш колхоз - это те деревья, которые я считаю за лес. (У меня хорошая зрительная память, я верно ориентируюсь даже в местности, которую мало знаю и поэтому вступаю с Жорой в спор.) Убедить друг друга мы не в состоянии, и я предлагаю Жоре пари: если прав окажусь я, он отдает мне своего зайца, если прав он, я покупаю вечером четверть вина. Пари принимается.

Идем дальше в направлении, принятом Жорой. Навстречу нам едет колхозник с огромным возом сена. Подровнявшись с ним, Жора, указывая рукой на Прорвинский лес, спрашивает - действительно ли это деревья Серединского колхоза.

Колхозник говорит, что колхоз в стороне от леса (там, куда направлял товарищей я). Молча сворачиваем с дороги и идем через поля напрямик к колхозу. Через некоторое время Алеша начинает подтрунивать над Жорой, говоря о большом «удовольствий» целый день таскать на себе тяжелого зайца, чтобы вечером отдать его товарищу и, что «такой поступок свидетельствует об альтруизме Жоры». Жора мрачно молчит, шагая рядом с нами. Проходим в молчании около километра. Вдруг Жора решительно заявляет: «А зайца я все-таки не отдам».

Заявление так неожиданно и Жора имеет такой смущенный вид, что мы с Алешей недоуменно молчим и потом разражаемся громким хохотом.

Возвращаемся в колхоз к четырем часам дня. Всеволод Васильевич уже дома. Наскоро пьем чай и сразу же выезжаем на подводе, чтобы взять вечернюю зорю у Чайковского озера, находящегося вблизи хутора. Едем втроем (Алеша остается дома, чтобы достать к ужину вино, проигранное Жорой).

Берег озера - сплошные заросли тростников. Расходимся по неширокой проселочной дороге, идущей вдоль берега среди целой стены высоких стеблей, и ждем начала вечернего утиного перелета.

Утки не заставляют себя ждать. Сперва поодиночке и маленькими стайками, через известные промежутки времени одна за другой, затем с наступлением все более и более густых сумерек, все чаще и чаще мелькая на короткие мгновения над дорогой и сейчас же скрываясь за высокой стеной камышей, проносятся над нашими головами стаи за стаями. Стреляем почти без остановки. Однако стрельба неимоверно трудна, мы никак не можем к ней приспособиться и никаких результатов, кроме облегчения патронташей, утиный перелет нам не дает. Без уток, настрелявшись вдоволь, при полной темноте возвращаемся в колхоз. Дорогой мы долго еще слышим свист крыльев пролетающих утиных стай и тихое покрякивание селезней... Где-то за озером, в камышах, начинают заунывно выть волки...

Домой попадаем прямо к ужину. Все еще под впечатлением пережитого за день и удачной охоты, мы наперебой рассказываем об особенно удачных выстрелах, о работе собак, подсмеиваемся над Жориным зайцем. Вечер проходит шумно и весело. Четверть вина скоро кончается, и хозяева приносят вторую. Поужинав, ложимся на нары и, усталые, засыпаем, как убитые.

Утром снова идем на охоту. Жора и Алеша в сопровождении оправившегося Мики идут вдвоем. Я и В. В. решаем охотиться вместе с двумя собаками.

Идем к пойменному лесу у Прорвы, куда вчера мы попасть не успели. Пройдя небольшие колхозные огороды, выходим к реке. Почти сейчас же из зарослей лоховников, облепихи и терновников, растущих по берегам Прорвы, начинают вылетать, выгоняемые нашими собаками, фазаны.

Особенно везет Всеволоду Васильевичу. Он попадает в такой же «фазанарий», какой разогнал вчера я, и я вижу, как от него фейерверком все время взлетают блестящие птицы.

Выстрелы следуют один за другим. Вдруг отчаянные возгласы товарища: «Иди сюда! Давай своего кунделя!». Направляюсь к Всеволоду Васильевичу; оказывается, он убил дуплетом пару петухов, которые упали в такой густой и колючий лоховник, что его Стопик достать их не в состоянии. Действительно, кровный пойнтер, обладатель короткой шерсти и нежной, тонкой кожи, совершенно обескуражен неудачными попытками пролезть в чащу. С визгом Стоп бросается в кусты, но принужден, исцарапав себе морду, возвратиться обратно ни с чем.

Захожу с другой стороны лоховников. Пан делает стойку. Думая, что он стоит над убитым фазаном, приказываю псу принести птицу. С шумом, продираясь сквозь переплетенные ветви кустов, вылетает курица-фазанка, падающая после моего выстрела в чащу. Пан бежит за ней и к моему изумлению тащит убитого петуха. (Понятно, что это «превращение полов» произошло оттого, что и петух, убитый Всеволодом Васильевичем, и курица упали в одно место.) Передаю хозяину убитого петуха, и через короткое время Пан находит мою курицу. Второй петух, несмотря на старания обоих псов, найден не был.

У нас уже около двух десятков птиц, надо заканчивать охоту и возвращаться па хутор. Часам к двенадцати дня все собрались на хутор. Подсчитываем дичь нашей «обшей сумки». Результаты полутора дневной охоты сказочные: 103 фазана, около двух десятков куропаток, два зайца и одна утка, убитая Жорой. Дележом дичи занимается «хозяин» охоты - Жора - и, видимо, не простивши Всеволоду Васильевичу случая с первыми куропатками, обсчитывает его. Так как 103 на 4 не делится, он получает на одного фазана меньше.

Поблагодарив наших хозяев и попрощавшись с ними, отправляемся сперва в Каргинскую, а затем на проходящем вечернем поезде домой (Посетив через два года приблизительно в той же компании Серединский хутор», мы нашли в его окрестностях очень незначительное количество дичи и могли настрелять за двухдневную охоту лишь пятнадцать фазанов.).